Иного возвышает его характер, но ум его остается несоразмерным с этой вершиной, — бывает и наоборот.
Иного возвышает его характер, но ум его остается несоразмерным с этой вершиной, — бывает и наоборот.
Иного возвышает его характер, но ум его остается несоразмерным с этой вершиной, — бывает и наоборот.
Иного возвышает его характер, но ум его остается несоразмерным с этой вершиной, — бывает и наоборот.
Победители не верят в случайность.
Победители не верят в случайность.
В одиночестве ты сам пожираешь себя; на людях — тебя пожирают многие: теперь — выбирай!
(В одиночестве одинокий пожирает самого себя, во множестве его пожирают многие. Что ж, выбирай.)
В одиночестве ты сам пожираешь себя; на людях — тебя пожирают многие: теперь — выбирай!
(В одиночестве одинокий пожирает самого себя, во множестве его пожирают многие. Что ж, выбирай.)
Легче простить врагу, чем другу.
Легче простить врагу, чем другу.
Убеждения более опасные враги истины, чем ложь.
Убеждения более опасные враги истины, чем ложь.
Церковь — как раз то, против чего проповедовал Христос, и с чем он заповедовал своим ученикам бороться.
Церковь — как раз то, против чего проповедовал Христос, и с чем он заповедовал своим ученикам бороться.
Кто хоть до некоторой степени пришел к свободе разума, тот не может чувствовать себя на земле иначе, чем странником, хотя и не путником, направляющимся к определенной конечной цели: ибо такой цели не существует. Но он хочет смотреть с раскрытыми глазами на все, что, собственно, совершается в мире; поэтому его сердце не должно слишком крепко привязываться к единичному; в нем самом должно быть нечто странствующее, что находит радость в перемене и тленности.
Кто хоть до некоторой степени пришел к свободе разума, тот не может чувствовать себя на земле иначе, чем странником, хотя и не путником, направляющимся к определенной конечной цели: ибо такой цели не существует. Но он хочет смотреть с раскрытыми глазами на все, что, собственно, совершается в мире; поэтому его сердце не должно слишком крепко привязываться к единичному; в нем самом должно быть нечто странствующее, что находит радость в перемене и тленности.
Никогда не выживет тот народ, который воспринимает трактовку своей истории глазами соседа.
Никогда не выживет тот народ, который воспринимает трактовку своей истории глазами соседа.
Моя первая человеческая мудрость в том, что я позволяю себя обманывать, чтобы не быть настороже от обманщиков.
Моя первая человеческая мудрость в том, что я позволяю себя обманывать, чтобы не быть настороже от обманщиков.
Человеком владеет любовь, а любит он то, что уходит.
Человеком владеет любовь, а любит он то, что уходит.