А сейчас небо синее-синее, в нём пасутся овечки облаков, сделанные из сахарной ваты.
А сейчас небо синее-синее, в нём пасутся овечки облаков, сделанные из сахарной ваты.
А сейчас небо синее-синее, в нём пасутся овечки облаков, сделанные из сахарной ваты.
А сейчас небо синее-синее, в нём пасутся овечки облаков, сделанные из сахарной ваты.
Знаешь, я всегда немножечко скучала по тебе, даже когда ты был рядом со мной. Скучала как бы чуть-чуть про запас. Чтобы потом, когда ты пойдешь домой, не так сильно скучать. Но это все равно не помогало.
Знаешь, я всегда немножечко скучала по тебе, даже когда ты был рядом со мной. Скучала как бы чуть-чуть про запас. Чтобы потом, когда ты пойдешь домой, не так сильно скучать. Но это все равно не помогало.
Иногда я хотела сорваться с места, где стоит он, вплотную ко мне. Казалось бы, зачем убегать от любви, когда она рядом со мной? А это был страх потерять тепло так же неожиданно, как его получила. Заново лишиться самого важного – боялась не пережить… Ужас приближающегося счастья невыразим.
До его появления, слыша стук в дверь, я испытывала искушение закрыть ее на дополнительные замки и не открывать никогда. Мало ли кто там. А я боюсь перемен: особенно страшно, когда они к лучшему. К нему ведь быстро привыкаешь, непроизвольно. А потом, как правило, приходится отвыкать – рано или поздно, мучительно. «Лучше я вообще не буду ждать и к чему то привыкать…» – решила я как раз тогда, когда услышала скрип открывающейся двери. Без предварительного стука. У него были ключи от моего сердца.
Иногда я хотела сорваться с места, где стоит он, вплотную ко мне. Казалось бы, зачем убегать от любви, когда она рядом со мной? А это был страх потерять тепло так же неожиданно, как его получила. Заново лишиться самого важного – боялась не пережить… Ужас приближающегося счастья невыразим.
До его появления, слыша стук в дверь, я испытывала искушение закрыть ее на дополнительные замки и не открывать никогда. Мало ли кто там. А я боюсь перемен: особенно страшно, когда они к лучшему. К нему ведь быстро привыкаешь, непроизвольно. А потом, как правило, приходится отвыкать – рано или поздно, мучительно. «Лучше я вообще не буду ждать и к чему то привыкать…» – решила я как раз тогда, когда услышала скрип открывающейся двери. Без предварительного стука. У него были ключи от моего сердца.
Я очень высоко ценю тот факт, что ты появилась в моей жизни.
Я очень высоко ценю тот факт, что ты появилась в моей жизни.
Я восхищаюсь тем, как ты борешься против собственного сердца.
Я восхищаюсь тем, как ты борешься против собственного сердца.
Он тебя любит. Он только на одну девушку смотрит, как на тебя. Она намного ниже тебя. И у нее его ДНК.
Он тебя любит. Он только на одну девушку смотрит, как на тебя. Она намного ниже тебя. И у нее его ДНК.
Гроза — это, конечно, очень страшно… но так приятно сидеть и бояться её вместе…
Гроза — это, конечно, очень страшно… но так приятно сидеть и бояться её вместе…
Какое у неё есть оружие? Только её верность.
Какое у неё есть оружие? Только её верность.
А её улыбка может привести корабли к берегу даже в самой непроглядной тьме…
А её улыбка может привести корабли к берегу даже в самой непроглядной тьме…
… А ей так хотелось влюбиться. И быть с ним всегда и не получать от него никаких писем. Потому что писем не пишут, если никогда не расстаются.
… А ей так хотелось влюбиться. И быть с ним всегда и не получать от него никаких писем. Потому что писем не пишут, если никогда не расстаются.